Вот год. Нежданный, больной, истерзанный. Целый год.
Кровавый сгусток, перемазавший календарь.
И кто-то скован стыдом и страхом, а кто-то горд.
Один бежит, другой блажит про великий дар.
Вот год. Звериный влажный, лязгающий оскал.
Конвой его не остановил, не сдержал забор.
Какая горькая, сжигающая тоска —
Помимо воли быть одним из его зубов
Вот год. Такой кромешной болью насквозь прошит,
Что вряд ли хватит духу поднять на нее глаза.
Твой голос ныне тих, задушен и сокрушим.
Но это все, что есть, — сказать или не сказать.
Вот год. Живешь, как прежде, воспитываешь детей:
Война, мол, плохо, а маму слушаться — хорошо.
Расти, не бойся, я спасу тебя от когтей,
От переклички вдоль по длинному списку, где
За каждым числится застегивающийся мешок.
От тех пустот, где небо крошится в темноте,
Где беззащитные города заливает мглой,
Где спят, рассыпаны, как спички по полю, те,
Кто маму слушался, но это не помогло.
Вот год. В истории болезни моей страны
Он был диагнозом, сжигающим все пути.
Вот мы, еще самонадеяны и юны,
Вот мы сидим в кафе, не ведая, что больны,
И нам приносят счет, который не оплатить.
А мир вокруг трещит по швам, раскален и гол,
Расчеловечен, злобен, не усмирим никак.
Вот год. Ты слышишь, Господи?
Господи, целый год..
Не слышит.
Он уже не слышит наверняка.